ВДВОЕМ НА ЛЬДИНЕМаленькая летняя повесть Ю. Вознесенская Конференц-зал клиники при Институте детской онкологии находился на первом этаже, где не было больничных палат, только приемный покой и кабинеты; располагался он далеко от вестибюля, а потому никогда не запирался; впрочем, в те мирные и смирные годы больницы еще не грабили; да и нечего было воровать в конференц-зале, разве что дорогой концертный рояль, но кто бы его протащил, хоть и был он на колесиках, через длиннющий коридор первого этажа, мимо приемного покоя и канцелярии, к выходу? Родители Романа Осина заранее, перед тем как сдать его на лечение, договорились с профессором Д. А. Приваловым, главой клиники, что их сыну, знаменитому юному пианисту, «второму Моцарту», как они его деловито аттестовали, разрешат упражняться на рояле по вечерам, когда врачи и сотрудники разойдутся после работы и зал уже точно никому не понадобится. Это было еще до того, как ему был поставлен зловещий диагноз — саркома Юинга и сделана операция на плечевой кости; вскоре после операции у него обнаружились метастазы в легких, и только тут родители заподозрили, что великим музыкантом их сыну уже не стать. Теперь, приходя на свиданья, они перестали ему напоминать о необходимости тренироваться каждый день, и Роман уже не упражнялся часами, а просто приходил играть в зал по вечерам в поисках одиночества и играл что-нибудь не слишком сложное по технике, с чем еще справлялись его отекшие от химиотерапии руки. Приходил он сюда и в те выходные и праздничные дни, когда никто из родителей не собирался к нему приезжать: они посещали его все реже, ссылаясь на занятость, концерты и гастроли. Он не винил их, он их понимал: они измучились и устали от его болезни и своего горя. Их, людей известных, всегда успешных и во всем благополучных, внезапно свалившаяся беда почему-то унижала и оскорбляла, а потому они старались жить как жили прежде, до беды, делая вид, что ничего особенного не случилось: она такая же больная, как и он, и, может была тоже обреченная. — Я почти каждый вечер прихожу сюда и слушаю, как вы играете. А вот это было уже что-то совсем неожиданное. — Так почему же вы не заходите в зал, если вам нравится музыка? — Роман уже разглядел, что девочка, похоже, его ровесница, тс есть почти девушка, а потому перешел на «вы», поскольку был юноша воспитанный. — Я стесняюсь, — пояснила девушка. — Ну так больше не стесняйтесь! — улыбнулся он ласково. — Просто проходите в зал, садитесь и слушайте. — Тогда можно я постою около рояля? Мне кажется, тут как-то больше музыки. — Наверное, больше, — согласился Роман, снова улыбнувшись. Девушка встала рядом и облокотилась на крышку рояля. — Так какая же музыка вам все-таки нравится? — спросил он. — Есть у вас какая-нибудь любимая вещь? — Есть. Колыбельная Умки. — Что, простите? — Да колыбельная же, которую мама-медведица поет Умке! Вы что, не знаете? Роман не знал. — Ну песенка из мультфильма «Умка»! — А вы можете ее спеть? — Могу, конечно! — И она запела без всякого стеснения:
Ложкой снег мешая, Ночь идет большая, Что же ты, глупышка, не спишь? Спят твои соседи — Белые медведи, Спи скорей и ты, малыш.
Голосок у нее был слабый, но верный, и Роман принялся тихонько ей аккомпанировать. Услышав аккомпанемент, она заулыбалась, голос окреп, и она допела до конца:
Мы плывем на льдине, Как на бригантине, По седым, суровым морям. И всю ночь соседи, Звездные медведи, Светят дальним кораблям.
— А славная песня, — удивленно сказал Роман и пропел: Мы плывем на льдине, Как на бригантине, По седым, суровым морям...
Дальше он не запомнил. Она захлопала в ладоши: — А говорили, что не знаете! Вы и поет, так же хорошо, как играете. — Ну что вы, гораздо хуже! — засмеялся Роман. — Совсем, совсем наоборот — гораздо лучше! — горячо возразила девушка. Ко нечно, она сказала глупость, но Роману было приятно. — А что же мы с вами разговариваем, песенки вместе поем, а познакомиться до сих пор не догадались? Меня зовут Роман Осин, а вас? — Юля Качуркина. А у вас какой рак? Вот этого вопроса в лоб Роман уж никак не ожидал, это было не принято между больными постарше, но все-таки он ответил: — У меня саркома Юинга. — У нас в палате у двух девочек тоже саркома Юинга. А у меня редкая опухоль — астробластома. Слыхали про такое? — Нет, не слыхал. — Вот видите! — сказала Юля как будто даже с некоторой гордостью. — Это такая опухоль в голове. — Вот как... Печально... А название даже красивое: «астра» — это ведь значит «звезда». — Черная звезда в голове, — вздохнула Оля — Подходящее название — от нее меня часто темнеет в глазах. Мне, наверное, будут делать операцию, а потом облучать. Но сначала надо уменьшить опухоль лекарствами чтобы она стала операбельной. А вам будут делать операцию? — Мне уже сделали. Поэтому я так плохо играю. — Вы — плохо играете?! — Юля засмеялась. — Я еще в жизни никогда не слышала, чтобы обыкновенный живой человек так замечательно играл! По радио хорошо играют, но ведь это не то... У нас в классе некоторые девочки занимаются в музыкальной школе, но вы играете гораздо лучше, честное слово! Жаль только, что я ничего не понимаю в музыке. Но можно я всегда буду приходить и слушать? Я буду тихо сидеть, не стану мешать. — Конечно, приходите. А хотите, я вам буду не просто играть, но и рассказывать о музыке? — Да нет, зачем это мне?.. Ой, нет! Хочу, конечно, хочу! Пусть будет музыка с рассказами о ней! — И закончила совершенно неожиданно: — А то я по вечерам все время одна. — Договорились. Приходите завтра вечером снова. — Завтра воскресенье... — Ну и что? Или к вам кто-то придет вечером? — Нет, ко мне и днем почти никогда не приходят... Просто я подумала, что завтра не будет обхода и процедур, и мы могли бы днем погулять в саду, и вы бы мне что-нибудь про музыку рассказали... А вечером я бы пришла сюда слушать, как вы играете. — Прекрасно, вот так мы и сделаем! Отправимся на прогулку сразу после завтрака Хорошо? — Хорошо. А вы на каком этаже лежите? — На втором. Двенадцатая палата. — А я на третьем, в двадцать четвертой, Жалко, что мы не на одном этаже, а то бы ходили в одну столовую. И телевизор тоже могли бы вместе смотреть... — Да, жаль, — сказал Роман, телевизора не любивший. — Так я буду вас ждать в вестибюле сразу после завтрака. — Я обязательно приду!
* * *
— Прохладно сегодня! — заметил Роман, когда они вышли на крыльцо. — Это с утра! Потом разогреет! — быстро сказала Юля. На ней был болоньевый плащик защитного цвета, из-под него торчал больничный халат, а из-под халата — синие спортивные брюки; на голову до самых бровей была натянута красная вязаная шапочка, заканчивающаяся острым уголком с кисточкой; сбоку резинка шапочки была собрана на большую английскую булавку — для красоты, что ли? На ногах у Юли были толстые вязаные носки и все те же больничные тапочки, номера на три больше, чем надо. Сам Роман был одет куда основательней: американские джинсы, кожаная итальянская куртка, под ней толстый шотландский свитер, добротные английские уличные ботинки — все привезено с гастролей. —Но вообще-то нам холод полезен! — сказала Юля, заметив, что он с сомнением оглядывает ее наряд. Роман улыбнулся: среди больных ходила такая легенда, будто холод останавливает рак, он о ней слышал. Именно на нее он и ссылался, уговаривая соседей по палате не закрывать на ночь хотя бы форточку: самого его родители с детства приучили спать с приоткрытым окном при любой погоде. Ну, значит, будем гулять по холоду для восстановления здоровья, — сказал он. И они до самого обеда гуляли по больничному саду. О музыке они не говорили — Роман решил отложить музыкальное воспитание Юли на вечер, но зато беседовали всем на свете. Выяснилось, что невежественная, как он думал, девочка хорошо разбирается в ботанике, так что лекция была не о композиторах, а о растениях. — Смотрите, вот это молодой каштан! 0ц скоро выпустит листочки, а потом зацветет. — Откуда вы знаете? Вы уже были здесь раньше и видели, как он цветет? — Нет, меня положили сюда осенью, когда все деревья были голые. — Так почему же вы думаете, что это каштан, а не дуб или липа? — Ну что вы, у дуба и липы совсем по-другому растут ветки! Видите, почти каждая веточка отходит от ствола сначала вверх, а потом изгибается книзу и на самом конце снова поднимется кверху? — Вижу — латинской буквой S. — Точно! Такие ветки бывают только у каштана. У него очень тяжелые цветы, они наклоняют ветку вниз, но сами тянутся вверх — к солнцу. А под каштаном видите вон ту травку? Это мускарики! Юля присела на корточки над какой-то жесткой на вид темно-зеленой торчащей травкой. Вид у нее был при этом серьезный, сосредоточенный и потешный. Роман не выдержал и тихонько засмеялся. Юля подняла на него удивленные глаза: — ЭТО Вы надо мной смеетесь или над названием? — Ну что вы, Юля! Название очень даже милое: «мускарики» звучит почти как «сухарики». Юля продолжала смотреть на него серьезно и выжидательно. — В этом колпачке и халатике вы ужасно похожи на садового гнома — вот почему я засмеялся. — Знаете, в Германии и Австрии в садах ставят глиняные фигурки гномов-садовников: они будто бы копают землю, поливают цветы, сажают их. Юля подумала и решила не обижаться; она снова склонилась к мускарикам, потрогала ростки и сказала: — Похоже, что они расцветут раньше, чем зацветет каштан. А знаете, у них есть еще другое название — «мышиный гиацинт». — Тоже неплохо. — Мускарики и вправду похожи на гиацинты, только маленькие. А еще бывают водяные гиацинты. — Тут она сделала страшные глаза. — Они растут в тропических болотах и заводях, и в них любят прятаться крокодилы! Какой-нибудь индус захочет собрать букет гиацинтов для своей девушки — а оттуда на него крокодил смотрит! Ужас, правда? — Совершенно неописуемый ужас! А откуда вы все это знаете, Юля? — Из книг, конечно! Я очень люблю читать книги о растениях. — Хотите стать ботаником? — Нет. Если меня вдруг вылечат, то я стану обыкновенным садовником и буду работать в каком-нибудь большом красивом парке. Я могла бы стать очень хорошим садовником... «А я мог бы стать очень хорошим музыкантом» — подумал Роман, но вслух этого говорить не стал. Они гуляли долго, до самого обеда. ***
Вечером Роман сразу после ужина спустился в конференц-зал, заранее перенес к роялю стул из-за кафедры и поставил его рядом со своим. Потом сел и стал ждать Юлю. Она пришла, увидела второй стул, заулыбалась и сразу же уселась на него, оправляя полы халата. Роман спросил: — Ну что, готова заниматься в музыкальном ликбезе? — В саду они незаметно перешли на «ты». Готова! — кивнула Юля. Я хочу узнать про композитора Сергея Рахманинова. — Про Рахманинова? Почему именно про него? — удивился Роман и тут же вспомнил, Рахманинов умер от рака легких. Но ответ Юли удивил его еще больше. — Я читала, что растения очень хорошо растут под музыку Сергея Рахманинова. Вот мне и интересно — почему? — Садовая ты голова! — засмеялся Роман и погладил Юлю по короткому ежику. Но тут же испугался и осторожно убрал руку, ведь там, под чуточку колючими светлыми волосами Юли, притаилась она, «черная звезда», злая и коварная опухоль: вдруг Юле неприятно или больно любое, даже самое осторожное, прикосновение к голове? Но она только доверчиво улыбнулась ему. И тогда он начал играть Первый фортепианный концерт Рахманинова. Играл и наблюдал искоса, как внимательно слушает его Юля. Играл он неважно, даже, честно сказать, совсем плохо играл, но то, как его слушала Юля, помешало ему огорчиться. Она не просто слушала, а явно вслушивалась в себя, стараясь понять, что в ней происходит под эти ровные звуковые ряды, переливающиеся, задумчиво мерцающие, как влажная листва в саду под лунным светом... Теперь она была похожа уже не на садового гномика, а на серьезного и печального эльфа: по крайней мере, именно таки ми представлял эльфов Роман, когда читал фэнтези. Глаза у Юли были большие и с такими огромными ресницами, что было сразу видно — ресницы у нее длиннее волос. Он решил, что это не просто красиво, а по-настоящему волшебно. Закончив играть, Роман сказал: — Если бы мои руки были в форме, я бы сыграл тебе самую знаменитую вещь Рахманинова, его Второй фортепианный концерт. Но пока я тебе просто расскажу немного о композиторе. Родители Сергея Васильевича Рахманинова, и даже его дед, были музыкантами-профессионалами. А это, знаешь ли, не всегда легко, но зато полезно для будущего музыканта, ведь родители были его первыми учителями в музыке. — А почему «не всегда легко»? — спросила Юля. Надо же! Он ведь сказал вскользь то, что было главным в биографии Рахманинова ДЛЯ НЕГО, а она, тонкая душа, сразу это почувствовала. Но Роман не стал рассказывать том, как требовательны были к нему его собственные родители, как даже после самого блестящего его выступления они принципиально никогда не хвалили его, а всегда умели найти и отметить какие-то огрехи в его исполнении. Они никогда не говорили ему, что гордятся им. Он постоянно жил под напряжением, ожидая от них похвалы и не умея ее добиться. Конечно, он видел, что родители гордятся его успехами, только вот приписывали они их исключительно себе, а он вечно не оправдывал их растущих ожиданий. И он сказал Юле то, чего никогда не говорил никому другому: — Потому что родителями маленького талантливого музыканта часто руководит не чадолюбие, а славолюбие... — И у тебя родители тоже... такие? — Именно такие! — ответил Роман. — Они что, совсем не любят тебя? — Почему «не любят»? Любят, конечно. Но музыку и успех, известность и награды они любят еще больше. — А мои любят только водку... Они даже друг друга не любили и развелись, а до меня им и дела не было. Мать еще иногда приходит ко мне, приносит передачку, спрашивает, как идет лечение. Я ей все подроби рассказываю — мама же! А в следующий раз она приходит и спрашивает то же самое, будто я ничего ей не говорила, — ну ничего уже не помнит! Всю зиму не могла принеси мне теплое пальто, а я сто раз просила. Я зимой почти не гуляла... — Поэтому на тебе такой легкий плащик! — Ну да! Это чужой плащ, от девочки остался, которая умерла. Родители не стали забирать, ну мне и разрешили взять для прогулок. У Романа сжалось сердце: он знал больничную примету — нельзя донашивать вещи того, кто уже умер от рака. Надо будет попросить Катю принести для Юли какую-нибудь из его курток и теплый лыжный костюм. Ну и на ноги что-нибудь подобрать, какие-нибудь мамины старые уличные туфли, что ли, она ведь и сама не помнит, сколько у нее обуви... Катя его поймет и принесет все что надо, они с ней ладят. И еще надо сказать, чтобы фруктов приносила теперь побольше — на двоих. ***
После химии Юле стало хуже. Она с трудом ходила, прогулки ей запретили, но все равно почти каждый вечер спускалась в конференц-зал. У нее часто, почти все время болела голова, и Роман играл теперь для нее немного и очень тихо, а большей частью они просто сидели рядышком и разговаривали. Юля то и дело прикладывала руки ко лбу и вискам, пытаясь снять боль. Однажды она пожаловалась: — Не помогает — руки горячие! — ее все время слегка лихорадило. Роман в этот вечер еще не играл, и руки у него были холодные. Он встал, обошел Юлю и сзади обхватил ладонями ее лоб и виски: он очень-очень хотел, чтобы ей стало легче — и боль у нее притихла. — Как хорошо! Почти совсем не больно стало,— осторожно прошептала Юля. — У тебя врачебные руки. — А я думал, музыкальные! — тихо засмеялся Роман. С этого дня Юля часто просила: — Ромашка, полечи мою бедную голову! И Роман послушно вставал и «лечил», обхватывал ладонями ее виски, осторожно проводил ладонями к затылку и мысленно уговаривал: «Не боли, не боли, пожалуйста!» В Юлином отделении на третьем этаже старшей сестрой была тощая и строгая Полина Ивановна, которую дети за худобу прозвали Половиной Ивановной. Как-то она зашла в Юлину палату с таблетками, не застала, ее заглянула еще раз и рассердилась: — Где это гуляет Качуркина? Она же после химии, ей лежать надо! Девочки в палате сказали, что Юля ушла на первый этаж «к своему жениху со второго этажа». — Я вот ей покажу «жениха»! И вообще, что это за привычка по этажам бегать? Надо главврачу сказать, чтобы запретил эти хождения. Есть время для прогулок, погуляли — и сидите у себя на этаже, в своей палате, или смотрите телевизор в гостиной. Для чего его вам поставили? Или играйте в тихие настольные игры, как приличные дети. Назавтра лечащий врач под угрозой выписки строго запретил Юле выходить из палаты. Она написала Роману записку и попросила одну из девочек спуститься после ужина в конференц-зал и отдать ее Роману. Девочка Галя хотела исполнить поручение, но ее перехватила у дверей отделения вредная Половина Ивановна. — Куда это ты, голубушка, направилась? — В конференц-зал, на первый этаж! — смело ответила Галя. — Да я на минуточку, Полина Ивановна, мне только записку отдать. Я сейчас же вернусь назад! Что за записку? Кому и от кого? — Роману, который там играет на рояле. Он дружит с нашей Юлей, а ей нельзя выходить из палаты. Она плачет... — А ну-ка, дай сюда записку! Я ее сама передам кому надо. И девочка Галя записку отдала — не спорить же со старшей сестрой отделения. Так записка Юли к Роману оказалась сначала у главврача отделения, а потом легла на стол самого профессора Привалова. — Я разберусь с этими молодыми людьми, — сказал профессор. И разобрался. Он распорядился перевести Юлю Качуркину на второй этаж, в отделение, где лежал Роман, а на ближайшем обходе сказал Роману: — Ну вот, я перевел твою подругу Юлию Качуркину с третьего этажа, теперь она в одном отделении с тобой и даже лежит в соседней одиннадцатой палате. После обхода можешь сразу идти к ней. Посиди со своей Джульеттой, постарайся отвлечь ее от боли, развлеки чем-нибудь. От концертов для нее пока воздержись: она сейчас очень слабенькая, и волноваться ей нельзя. Пусть больше лежит. А ты просто посиди с ней рядом, сколько хочешь и сколько можешь, поговори с ней почитай ей что-нибудь. Есть у тебя книги? — Есть. — Это хорошо, что вы подружились, это вам обоим полезно. — А Юля может поправиться, Дмитрии Алексеевич? Есть надежда? — Надежда всегда есть. Только ее надо поддерживать. — Я буду стараться поддерживать, Дмитрий Алексеевич! И спасибо вам. — Не за что, юноша, не за что. Меня очень радует, когда больные ободряют и опекают друг друга, это помогает им бороться с болезнью. Увидев Романа, входящего к ней в палату с бутылкой сока и тарелкой фруктов, Юля так и расцвела. — Ромашка! Как ты узнал, что меня перевели в ваше отделение? — Мне об этом доложили. — Кто? — Профессор Привалов. — Скажешь тоже! — засмеялась Юля. — Между прочим, он рад, что мы с тобой дружим, и ничего не имеет против. Роман положил подношение в тумбочку, взял стул и удобно устроился возле Юлиной кровати с таким видом, будто это его законное место и никто его с него не сгонит. Разговаривая с Юлей, он держал ее за руку. А девочки поглядывали на парочку и завистливо шептались:
«Вот это любовь!»
|
Меню сайта
|